Ужасы 21 века в детских стационарах

И снова здравствуйте, Евгений Олегович. Привет вам из «солнечного» Петербурга.

Знаете, пишу вам просто потому, что вы поймете. Мой неболеющий ребенок ухитрился подхватить грипп, несмотря на вакцинацию (кто ж знал, что у «Гриппола» дозировки ниже ВОЗовских). Бог с ним, что при типичной симптоматике именно участковый врач не потрудился назначить «Тамифлю», даже при наличии младшего ребенка в семье и двух непривитых взрослых. Бог с ним, что вообще никто, кроме семейного педиатра, не осмелился сказать, что у нас точно грипп. Бог с ним, что после улучшения на пятый день у него на шестой резко поднялась температура и заболело ухо — я была готова ко всему. Но вот к чему я не была готова...

Я не была готова к тому, что в детском стационаре (а это многопрофильная детская больница имени Филатова) врачи приемного покоя могут ходить курить через бокс, в котором ожидает приема четырехлетний ребенок. Я не была готова к тому, что ЛОР инфекционного отделения назначает лечение по результатам осмотра врача приемного покоя и в первые сутки ни разу не осматривает больного сама, хотя ребенка госпитализируют с диагнозом «буллезный отит» за полтора часа до начала официального времени обхода больных.

Я категорически была не готова к тому, что в боксах ЛОР-инфекционки батареи жарят так, что за два часа высыхает лежащая в метре от радиаторов упаковка влажных салфеток, а стоит на секунду открыть окно, как по всему отделению поднимается страшный сквозняк и хлопают двери, потому что ни одна их этих старых дверей не закрывается плотно.

Оказывается, в 21 веке в одной из самых загруженных и отнюдь не маленьких провинциальных больниц врач не считает нужным (а даже считает лишним) прийти к пациенту и пусть не поговорить о перспективах и прогнозах, но хотя бы рассказать, какое лечение ему назначено. Оказывается, «осмотр ЛОР-врача отделения», условно «обход» — это когда детей любого возраста врач, не снимая повязки, молча уводит в кабинет, запрещая маме даже заглянуть за дверь, и там ребенка, несмотря на крики, испуг, плач, осматривает и сразу же проводит какие-то манипуляции (промывания, введение лекарств в уши и носы, «кукушку», еще что-то), о которых мама узнает только после того, как ей выводят зареванного и испуганного ребенка. И хорошо, если врач еще скажет, что именно он делал с малышом, какие медикаменты и куда ему залили и каково его состояние на данный момент. Этот же врач на полном серьезе рассказывает взволнованной маме, что если годовалый ребенок без мамы орет на осмотре, то он плохо воспитан.

В инфекционном отделении детской больницы медсестра с каплями для носа и ушей не моет руки, переходя из бокса в бокс, не пользуется перчатками и, спокойно вытирая с пальцев сопли предыдущего ребенка о полы халата, берет новую пипетку и идет с нею капать нос следующему малышу. Я не утрирую — это буквально зарисовки натуры: мой сын очень негативно оценил эффект смеси из адреналина и фурацилина, и когда увидел пипетку во второй раз, то решил повырываться, размазывая свои страдания по своим щекам и рукам медсестры. В детском стационаре медсестры совершенно не способны делать внутрипопочные инъекции детям, которые протестуют, хотя дети протестуют почти всегда, и я в других местах видела медсестер, которые ухитряются виртуозно колоть попы буквально в прыжке, — это называется «опыт», но тут им даже и не пахнет, зато пахнет глубоким знанием детской натуры, выражающемся в формуле «вот мы сейчас сторожа позовем, чтобы он тебя подержал».

В инфекционном отделении детской больницы в 21 веке дежурный врач утверждает, что пероральные формы антибиотиков менее эффективны, чем парентеральные, потому что «в желудке соляная кислота», что диоксидин совершенно безопасен, несмотря на официальные противопоказания производителя в формулировке «детский возраст», топает ногами, когда мама пациента просит пояснить назначения и хочет отказаться от некоторых из них (в частности, от «Арбидола» и от «Бромгексина» для ребенка без кашля), ужасно сердится на то, что пациенты знают, в какой именно статье основного закона о здравоохранении прописано право пациента на информацию, и совсем уж неподобающе себя ведет, когда эта самая мама признается, что ведет в телефонном режиме консультации с семейным педиатром.

Знаете, Евгений Олегович, я не стала вести дискуссии с врачами стационара. Я дождалась, когда по истечении суток ЛОР, наконец, осмотрел ребенка, и выписалась с ним домой под свою ответственность (наша педиатр порекомендовала нам вменяемого специалиста для контроля состояния).

И знаете что? Ребенок, первый раз так сурово заболевший, сутки проплакавший от отчаяния, измучившийся за ночь в душном боксе (аденоиды 3-й степени не шутка — он не мог дышать не только носом, а даже ртом), как только услышал слова «мы едем домой», буквально за десять минут показал чудеса выздоровления (36,8 после 38,9, и это за 10 минут без жаропонижающих, я не шучу). Сейчас он бодрый, хоть и больной, дышит в комнате с открытым окном и увлажнителем, напоен «Аугментином» в виде сиропа и всем доволен. И попа цела, и воздуха вдоволь.

Вот как так, а? Евгений Олегович, почему мы считаем, что дети — это недолюди? Почему некоторые врачи ведут себя так, будто пациент — это такой неприятный кусок мяса в довесок к непосредственно патологии, который просто отвлекает доктора от самой БОЛЕЗНИ и мешает искусству врачевания? До каких пор врач может чувствовать свое превосходство над больным, особенно если больной еще в силу возраста полностью зависит от действий врача? Где личная ответственность за психологическое здоровье нации? Откуда эта страсть плодить детские неврозы?

Извините, я просто... в недоумении и в ужасе.

Всего доброго вам. И спасибо за все еще раз.